Налог – не просто является одним из проявлений цивилизаций. Налог есть сущностная характеристика, неотъемлемая часть любого человеческого общества, насквозь пронизывающая собою все явления общественной жизни, сопровождающая человека на всех без исключения этапах его эволюции с того самого момента, когда развитая обезьяна Божьей волей впервые осознала себя человеком. На протяжении веков налог или, если хотите, перераспределительные отношения, которые он олицетворяет, изменяли формы и внешние проявления, эволюционируя от выкупа жизни порабощенными народами до налога на добавленную стоимость, исчисляемого по кредитно – инвойсному методу.
Однако и тогда, и сейчас налог отображал тот контекст общественных отношений, в которых существовал. Несправедливость налоговых отношений ранних государств и догосударственных общественных образований кажется нам тем больше, чем дальше мы оторваны от исторического контекста их существования. Налог, как и налоговая культура соответствует тому времени, в котором существует и справедлива для него.
Такие же «трудности перевода» мы встречаем, пытаясь понять налоговую культуру других народов. Также, как мы сталкиваемся с непониманием значения отдельных слов и словосочетаний другого народа, мы не в состоянии в полной мере осознать особенности финансовой или налоговой системы, взрощенной на другой культурной почве. Ведь налоговая система – плод многовекового развития конкретного общества, народа, нации, результат ее проб и ошибок, синтеза чужих идей и национальной культуры.
Именно поэтому изначально обречены на провал любые попытки навязать обществу чуждые ему налоговые институты, даже отлично показавшие себя в других странах. Ведь даже при совпадении экономических предпосылок (что также угадать практически невозможно), институт будет с необходимостью отторгнут (либо извращен до неузнаваемости) на ментальном уровне народа. Это касается не только налоговых систем, но и любого государственного института. В этой связи показателен пример нашего северного соседа. Обратите внимание, за 100 последних лет Россия пережила три принципиально не совместимые, взаимоисключающие формы государственного устройства. Монархию, советскую социалистическую республику и демократию. Но настолько, насколько разными по форме являются эти государственных устройства, настолько же одинаковыми по сути стали они, привившись на российскую почву. По сути, как при советской власти, так и сейчас мы имеем ту же самую монархию, при чем образца не 1914 года, но ХІХ, если не XVIII века.
Именно об этом писал в конце позапрошлого века Густав Лебон в «Психологии народов и масс», говоря о характере народа, наполняющем своим содержанием те формы и институты, которые прививаются ему извне. Именно потому наше финансовое право, какие бы лучшие принципы и механизмы не прививались ему на уровне закона всегда превращается у нас в набор инструкций и формул, служащих не более, чем инструментами перераспределения финансовых потоков внутри общества от тех, кто производит продукт к тем, кто этими инструментами управляет.
Налоговая культура является частью культуры народной, его характера, тех психологических, поведенческих штампов, на которых народ вырос, сформировался, как единое целое. Мы можем называть это дурной наследственностью, можем характером или духом народа, но факт остается фактом: мы сформировались на определенных ценностях, которые нельзя изменить, просто приняв закон, ценностях, отказ от которых выходит за пределы возможностей власть имущих, бессильных изменить то, что покоится в подсознании масс. Мы не говорим, что эти ценности плохи или хороши. В конце концов их истинность может быть проверена только веками истории. Однако, очевидно, что в сегодняшнем историческом контексте наши подходы к налогообложению, государственному управлению, да и миру в целом, мягко говоря, не только не являются нашим конкурентным преимуществом, но и ослабляют нашу конкурентоспособность, отбрасывая на задворки цивилизованного мира.
Нет ничего необъяснимого в том, что разные цивилизации имеют разное отношение к институту налогообложения. Для нас, в отличие, скажем, от англосаксов налог не преобразовался вследствие эволюции из откупа от завоевателя в более-менее согласованный налогоплательщиком взнос на достижение общих целей и коллективных потребностей, удовлетворить которые возможно только силами всего общества в целом. Более того, за годы эволюции он еще более укрепился в статусе «отступного», джизьи за сохранение жизни или дани сильному (хорошему либо плохому) отцу, отчиму, просто тому, у кого есть власть.
В старой затасканной французской шуточке о свободе, равенстве и братстве – символе одной из самых ярких трагедий в истории Европы, мы всегда, в отличие от тех же англосаксов, предпочитали равенство свободе. Не будем о братстве. С этой иллюзией покончили еще сами французские революционеры. Свобода и равенство. Даже, если понимать равенство, как равенство возможностей, очевидно, что одно нивелируется другим. Если не в первом, то уж точно во втором поколении. Т.е. эти понятия взаимоисключающие. Если люди свободны и равны в возможностях, то в силу природных особенностей они в разной степени успешны, т.е. через какое-то время не равны, в том числе и в возможностях. Ведь не станем мы отрицать, что дети богатых имею больше шансов на успех в жизни, чем дети бедных? Более того, неравенство (по Дж. Стиглицу) в допустимых пределах является основным двигателем развития капиталистической, свободной экономики, побуждая менее успешных людей следовать за более успешными.
Таким образом, в паре свобода-равенство в большинстве случаев надо выбирать. И мы, повинуясь голосу предков, всегда выбираем равенство в ущерб свободе. Ведь равенство для нас является настолько важным элементом другого общечеловеческого понятия – справедливости, что подавляет собою все другие составляющие ее структуры в той мере, в которой они вступают с ним в противоречие.
Справедливость также каждый народ понимает по-своему, мы ее понимаем именно так, иногда забывая (или нет), что самое настоящее, если хотите идеальное равенство возможно только в рабстве. В нем есть все: и безответственность раба, и комфорт отсутствия выбора, и его относительная обеспеченность хозяином и искренняя, простая и понятная ненависть к нему, как и мечта раба о свободе, которая по сути является мечтой о роли хозяина.
Но только сообщество по-настоящему свободных людей может понять, осознать и воспринять развитые общественные институты, не искривив их содержание таким образом, чтобы их внедрение пошло во благо народу. Исходя из этого, мы отрицаем возможность слепого заимствования успешных налоговых моделей на украинский грунт. Более того, мы не верим в иллюзию демократизации украинской налоговой системы без изменения психологии украинского общества либо по крайней мере той его части, которая претендует называться элитой. Исторический генезис налоговой культуры нашего народа свидетельствует о невозможности успешных реформ «сверху» иначе, как путем проведения их «сильной рукой».
Вспомним Киевскую Русь. Князь собирал полюдье со своих племен и дань с завоеванных. Дань собиралась как ценностями, так и рабами, «экспорт» которых составлял значительную часть княжеских доходов. От рабства можно было откупиться, уплатив налог. Таким образом, понимание нашей цивилизацией налога, как откупа сложилось с самого начала. Нельзя сказать, что западная цивилизация в это же время демонстрировала чудеса образованности, взимая НДС через систему электронного администрирования. Нет. Общеизвестно, что в то время, как в Киеве вовсю открывали библиотеки, на рынках Парижа еще торговали человеческим мясом. Мы значительно опережали Западную Европу в своем развитии. Однако, несколько веков татаро-монгольского ига изменили ход нашей истории, оставив неизгладимый след в характере и психологии народа. Москва на века стала удобным логистическим центром для сбора дани со славянских народов, которая собиралась в том числе и рабами, чем еще более укрепляла сформированный до того времени штамп налога, как откупного.
К слову, примерно в эти же времена король Англии Иоанн Безземельный, проиграв войну со своими баронами подписал Великую Хартию Вольностей, закрепив в ней обязательство не вводить новые налоги иначе как по согласию Большого Совета баронов, чем не только заложил основы для развития справедливой налоговой системы, но и дал мощный толчок развитию парламентаризма, как такового.
Не стоит объяснять, что следующие за монгольским игом этапы нашей истории, уже под властью Российской империи, еще более способствовали развитию парадигмы налога-дани в сознание нашего народа.
Справедливости ради отметим, что обе (западная и православная) модели общественного устройства оказались достаточно жизнеспособными для того, чтобы в несколько измененных формах, но все же просуществовать до наших дней. Однако, первая, наша, родная модель общественного устройства очевидно проигрывает мировою гонку за лидерство, доказательством чего является хотя бы соотношение объема мирового ВВП, производимого западной цивилизацией (43%) и т.н. православной цивилизацией (меньше 2%), а значит мирового дохода и богатства, распределяемого между народами, ассоциирующими себя с ними.
С другой стороны, Украина, или большая ее часть, пройдя через Майдан задекларировала свой разрыв с «русским миром», определив, что ближе для нее на сегодняшнем историческом этапе являются европейские ценности, т.е. ценности западной цивилизации. Однако, быстро сказка сказывается, но не быстро дело делается. Разрыв с «русским миром» или с той культурой, в которой воспитан, взращен народ невозможен в одночасье, невозможен сменой фасадов, принятием законов, провозглашением лозунгов, а тем более импортом показных «реформаторов». Это сложный и долгий процесс, растянутый на несколько поколений.
И начинается он с признания того, что сегодня украинское общество олицетворяет в себе все самые худшие проявления так ненавидимого многими «русского мира», обильно сдобренного чисто украинскими особенностями, что еще более усугубляет и без того не простую ситуацию.
От русского мира в наследство нам досталась по-детски непосредственная вера в царя или героя, способного изменить жизнь без нашего участия. Именно поэтому мы рукоплещем жалким попыткам неудачников, гордо именующих себя активистами провести налоговую реформу, зная о налогах только то, что их надо снижать. Ведь это в нашей стране более 70% граждан хотят реформ и это же количество не хочет ничем жертвовать ради них?
Русский мир – это и принимаемый нами патернализм в отношениях с государством, которое нам всегда что-то должно, обособление себя от государства. Это и фундаментальная, глубокая, вековая лень, как не желание работать скрупулёзно, с деталями, а иногда и работать вообще.
Русский мир – это и наш толстовский правовой нигилизм. Помните, «жить надо не по закону, а по совести»? Это ведь ему мы аплодируем, искренне радуясь фишкам с внесудебной конфискацией, люстрацией и другими новейшими изобретениям власти. Правовой нигилизм не просто наша невинная шалость, это суть нашей правовой культуры, присущей в абсолютно равной степени как государству, так и человеку.
Его проявления мы найдем во всем и конечно и в первую очередь в налоговых отношениях. Возьмем качество налогового закона. Любой уважающий себя налоговый юрист назовет, не задумываясь до десятка противоречий и пробелов общей части НК, наличие которых просто омертвляет определенные налоговые нормы. Однако их не замечают и нормы работают. Работают потому, что столетиями складывающаяся правоприменительная практика предусматривала не только возможность, но и необходимость «исправления» пробелов и противоречий законодательства на уровне его толкования налоговыми (финансовыми органами). В таком случае, несовершенство закона предопределено, необходимо, а акт толкования нормативного акта всегда имеет приоритет даже перед законом. Поэтому воля правоприменителя-государственного органа всегда у нас была выше, сильнее закона. И закон заменялся ею, чем объясняется его низкое качество и широкие полномочия налоговой, на практике зачастую выходящие за пределы закона.
Добавьте к этому и чисто украинскую атаманщину, неумение договориться и индивидуализм – и вы получите неприятный, но достаточно правдивый ответ на вопрос – почему за два с лишним года после Майдана мы не только не реформировали налоговую систему, мы даже не приступили к реформе? Да потому что парадигма русского мира не работает без сильной руки, а западная демократия невозможна без реальной, внутренней свободы личности, осознающей свою ответственность. Попытка отказаться от одного, не приняв другого чревата трагедией.
Хотим мы этого или нет, но именно в Украине сейчас происходит столкновение цивилизаций (западной и православной), что прогнозировал еще в далеких 1990х Самуэль Хантингтон, предполагая раскол нашей страны на восточную и западную части. И это не просто вопрос выбора. Выбрав свободу, мы не стали свободными, не осознав ее как ответственность, а внеся западные институты налогообложения в наше законодательство, мы не получим западную налоговую систему приняв ее в части прав, но отвергнув в части обязанностей.
Нельзя одновременно бредить сокращением ставок налогов, раздражаться от идеи всеобщего декларирования, введения РРО, сворачивания системы единого налога, и негодовать относительно дефицита Пенсионного фонда и, скажем, качества дорог. Одновременно работать в тени и требовать прекращения злоупотребления правами налоговиками. Это уже не безответственность и инфантилизм. В нашем случае – это другая патология. Если не ошибаюсь, в медицине ее зовут шизофренией. Ее вирус настолько глубоко въелся в наше сознание, что в этих оксюморонах мы даже не замечаем противоречий.
Не являясь сторонниками пессимистических прогнозов, в тоже время отметим, что вряд ли ситуация исправима в пределах одного поколения. Тех сорокалетних, воспитанных на ценностях СССР и отвергнувших их, которые сейчас задают тон украинскому обществу. Мы должны признать очевидное. Мы стратили. Мы не справились с построением того общества, в котором хотим видеть своих детей. Ведь это уже их страна, а не наша и им мы оставляем в наследство неясное как в границах, так и по содержанию пятно на политической карте Европы, без внятных перспектив и оптимистических прогнозов.
Что делать? На исконно русский вопрос давно дан ответ. В Библии. 40 лет или смена двух поколений, рожденных свободными, понадобилось Моисею, чтобы искоренить в еврейском народе дух рабства. Сколько понадобиться нам, зависит от нас. Но очевидно, что (1) это долгий процесс, (2) это процесс эволюционный и любая революция ему только навредит и (3) его можно ускорить, привлекая к работе и делегируя полномочия молодым, тем кому сейчас по двадцать. Именно они могут и должны стать основным двигателем перемен, заменив собою наше поколение неудачников-«еврооптимистов».
Открою секрет. Хороший выпускник КНУ им. Т. Шевченко по специальности налоговое право владеет намного большими знаниями и навыками в налогообложении, чем 90% опытных специалистов, позиционирующих себя на рынке труда, налоговыми юристами. За такими молодыми ребятами будущее и чем раньше мы это признаем, тем больше шансов оставят они нам на хоть какое-то более-менее достойное место в их истории. Именно с ними вместе помогая им опытом мы должны шаг за шагом обустроить не только систему налогообложения в стране, но и всю систему государственного управления, постепенно, по капле выдавливая из своего сознания то, что мешает нам осознать себя самодостаточным, свободным народом, не стоящим на паперти не московских, не европейских церквей.
И в этом движении нет маленьких побед. Каждая новая цивилизованная норма, реально, а не номинально внедренная в правовую или налоговую систему, принятая обществом как в правах, так и в обязанностях – есть огромное достижение, огромный шаг вперед. И только так, постепенно пункт за пунктом мы сможем изменить место в мировой иерархии экономического развития, в которой мы еще долго будем находиться намного ближе к концу, чем к началу списка.
Д.Гетманцев